Интервью с директором Винницкого Художественного музея Ильей Безбахом

Илья Васильевич рассказал “РЕАЛу” о том, что дважды его забирали в армию, о том, как 15 лет работая в облуправлении культуры, искал общий язык с режиссером Федором Верещагиным и “рылся” в истории нашей культуры, о лукавстве сегодняшних чиновников, оправдывающих свою лень и безынициативность недостаточностью финансирования отрасли, о том, что считает абсурдом передачу кукольникам Летнего театра, о замороженном проекте грандиозной реконструкции худмузея, а также о том, что вдова великого художника Натана Альтмана пообещала ему учесть в своем завещании интересы нашего винницкого музея

Как правило, руководители государственных учреждений очень осторожны. Если и критикуют кого-то, то абстрактно – государство, политиков, некие аморфные явления. Директор Винницкого Художественного музея Илья Безбах – исключение из этого правила, он открыто указывает не только на промахи конкретных служб и чиновников, но и показывает, каким образом их можно исправлять. Он уверен, что проблема нашей культуры не в скудности бюджета, а в отсутствии инициативы ответственных лиц.

- Илья Васильевич, очень часто люди приходят к искусству случайно. А вы?

- Отчасти. Мама рассказывала, что рисовать я начал раньше, чем разговаривать. Дома меня могли одного оставить с бумагой и карандашом. Родился я в Мазуровке под Тульчином. Когда мне было 10 лет, умер отец, и тетя забрала меня в Тульчинскую школу-интернат, где она работала старшим воспитателем. Благодарю Бога, что я там учился. Это помещение прежде занимало педучилище, а потом туда перевели интернат, но многие педагоги остались. Они создавали нам такие условия, чтобы не оставалось ни минуты свободного времени. К примеру, в старших классах я заведовал клубом, хотя параллельно занимался в художественной студии, нескольких спортивных секциях и двух оркестрах. И так загружен был каждый из нас. Представьте, в нашем школьном хоре пело более 150 человек, в духовом оркестре играло 30-40 ребят! А главное, что у всех детей глаза светились. Нам давали колоссальный уровень знаний, поэтому выпускники интерната с тройкой по математике легко поступали в любой институт.

Что касается меня, то в школе я всему классу делал черчение и всегда рисовал стенгазеты. Портрет Ленина или Сталина у меня получался за считанные минуты.

- А сейчас “по памяти” нарисуете?

- Запросто. Но меня больше влекут не вожди и пейзажи, а тематические сюжеты, композиции и люди, которые собирали свеклу, сеяли пшеницу. Вернусь к детским годам. В “школе коммунизма”, как неофициально называли наш интернат, я понял, что хочу связать судьбу с искусством. Только не думайте, что мы там жили как при коммунизме. Финансирование было очень скудным, поэтому практически все мы делали сами - работали в огороде, расчищали аллеи в саду.

Сейчас делают ставку на детдома семейного типа, полагая, что от воспитания в интернатах стоит отказаться. Не хочу спорить, но уверен, что, развивая именно тот формат обучения, который я сам на себе испытал, систему обучения Макаренко, Сухомлинского, можно воспитать образованное поколение. Никто не говорит, что там растили “павликов морозовых”, нас учили взаимовыручке, моральным ценностям, труду, помогали развиться талантам, заложенным в каждом.

Приведу воспитательный пример. Однажды двое школьников спорили о том, как нужно убирать класс. Услышав диспут, учительница выставила их за дверь, закрыла ее и сама убрала. Моментально об этом стало известно всем классам. От стыда эти ребята не знали куда деться. Потом она позвала их, спросила, нет ли замечаний по уборке и сказала: “Впредь так и убирайте”. Этот “урок труда” она преподала всем и на всю жизнь.

Или другой пример. Сегодня бальные танцы в школе – это показательные выступления одной-двух пар. У нас в интернате в конкурсе бального танца участвовал абсолютно весь класс. Не умеешь танцевать? Учись! И учились. Затем с нас требовали писать стихи или прозу. Всех. Причем, писать нужно было грамотно, поэтому приходилось самому проверять и исправлять свои ошибки. Так что в искусство я попал благодаря школе, где преподаванием нам помогли полюбить его. Кстати, многие мои одноклассники поступили в военные училища. Пределом наших мечтаний было музыкальное училище, поэтому после школы я отправился в Одессу… Поступил с первой попытки, правда, потом меня два раза в армию забирали.

- А почему два?

- Первый раз призывался солдатом, второй – офицером. Суммарно прослужил почти 6 лет. Будучи на срочной службе я был командиром взвода. Тогда ведь никто не спрашивал твое мнение - дали приказ и направили на курсы офицеров запаса. В те годы в армии не хватало кадров, потому и “штамповали” офицеров. После демобилизации я в 1970 году закончил музучилище, и меня снова призвали, правда, направили служить в Польшу. Привлекало то, что платили два оклада… С первого же дня я старался говорить по-польски, как бы смешно у меня не выходило. Специально смотрел польское телевидение, читал местные газеты. Полякам было приятно, что советский офицер на их земле все же старается говорить на польском языке. Сейчас многое подзабыл, но пытаюсь “поддерживать форму” в знаниях польского и английского языков.

- Чем в те годы занималась наша армия помимо несения службы?

- Лично я – спортом. Еще учась в интернате, я получил разряды по трем разным видам спорта. Поскольку у меня был первый разряд по ручному мячу, и первый разряд по бегу на 3 километра, то выступал за команды в разных игровых видах спорта. Тогда команда нашего гарнизона стала чемпионом Северной группы войск по баскетболу. Правда, среди партнеров я был самым маленьким, но на игре это не отражалось. Забрасывал мяч с любой позиции, да и прыгучесть была хорошей, легко до кольца доставал. Кроме этого рисовал все стенгазеты, что, наверное, и стало причиной назначения меня – беспартийного - замполитом батальона.

- Перспективы неплохие. Почему не остались служить?

- Армия – это было не моё. Я ее не любил, хотя и очень честно служил. Всегда старался очень честно и добросовестно относиться к любой работе. Но в конечном итоге решил приехать в Винницу. Случайно встретил своего бывшего однокурсника, который как раз увольнялся из областного управления культуры, он мне и посоветовал занять его место. Формально управление входило в состав облисполкома, хотя мы больше работали на обком партии. Все-таки занимались идеологией.

Сколько бы сейчас не критиковали “партийную школу”, но обком тех времен состоял из деловых и умных людей. После проверки какого-то района человек даже в пьяном состоянии мог спокойно написать отчет, а утром четко и грамотно доложить о проделанной работе.

- Учитывая стаж работы в чиновничьем аппарате, который формировал мышление масс, расскажите, когда легче было внедрять новинки – в условиях партийной цензуры или нынешнего ограниченного финансирования?

- Я проработал в управлении 15 лет. Могу сказать, что очень многое зависит от людей, которые занимаются тем или иным делом. Для “усиления” управления культуры партия направила руководить им Ивана Мостового. Сначала к назначению человека далекого от культуры мы отнеслись скептически. Как оказалось, ошибались. За семь лет у руля управления он действительно смог поднять работу на очень высокий уровень. Тогда все говорили о ренессансе культуры в области.

Каким образом? Прежде всего, своим отношением. Приведу пример. С директором театра Федором Верещагиным управлению было не просто. Иван Григорьевич мне сказал, что с заслуженными и талантливыми людьми нужно возиться: “Ищи подходы, но чтобы театр работал как часы”. Я поехал в киевский театр им. Карпенко-Карого, взял курс актерского мастерства, за год проштудировал его, прочел все сочинения Станиславского. Потом с Федором Федоровичем я уже на другом языке разговаривал.

Знаете, как в театре появилась малая сцена? Мостовой увидел ее в московском театре Ермоловой и отправил меня подробней узнать, как ее можно у нас организовать. Правда, в Виннице эта идея не сразу всем понравилась. Пришлось провести перестановки, убрать репетиционный зал. Но малая сцена есть, хотя по правилам она все-таки должна находиться в отдельном камерном помещении с кулисами.

До середины 1970-х никто не знал, сколько лет нашим театру, филармонии. По инициативе начальника управления мы разыскивали и изучали документы, таки установив даты основания. Я это к чему рассказываю? Мостовой подходил к культуре с позиции прагматика. И не только на уровне Винницы, в районах очень мощными были тогда коллективы художественной самодеятельности. А сейчас культура держится на талантливых людях, которые кое-где еще остались. Они считают, что им предназначено Богом этим заниматься, поэтому они должны…

- Сейчас дефицит средств является основным оправданием ухудшения в любой сфере. Не преувеличивают ли степень бедности?

- Убежден, что и при скудном финансировании можно сделать в районах качественные самодеятельные коллективы. Помимо недостатка денег, сегодняшние чиновники местного уровня сетуют на то, что законодательство связывает им руки. Лукавят. Да, сегодня областная и районная собственность разделены, но законодательно путем договорных отношений можно решить эти спорные моменты. В так называемых неперспективных селах это позволит объединить музеи, дома культуры и библиотеки. Может даже со школой. Как вариант. Не говорю, что нашел рецепт, но давайте думать, пробовать, искать… Можно на местном уровне разработать решение и предложить его Верховной Раде.

- Основная база для развития культуры создавалась именно в 1970-80-е. Сегодня по объективным причинам сложно построить новые объекты. Как считаете, что тогда не успели сделать из такого, что могло бы сохраниться и приносить “культурные” дивиденды Винничине?

- Сейчас появились только новые веяния в музыке, театре. Плюс несколько упала нравственность. Откровенно говоря, большинство культурных мероприятий, которые нынче организовывают, существовали и раньше. Допустим, творческие отчеты районов. Прекрасная идея, которую удалось сохранить, хотя, по сути, она представляет собой эксплуатацию тех же районов. В районном бюджете на культуру и так выделяют очень символические суммы, а чтобы организовать выезд в Винницу, приходится тратить десятки тысяч гривен.

Конечно, эти коллективы всегда собирают полный зал “Радуги”, но подобные расходы я считаю не совсем оправданными. Знаете, они напоминают пир во время чумы. После такого выезда району приходится ограничивать себя буквально во всем. Порой денег не хватает даже на то, чтобы периодику выписать или книги новые закупить для библиотек. Мое субъективное мнение – нельзя сейчас тратиться на мероприятие, где “пропели и улетело”, когда нужны средства на ремонт муздрамтеатра, филармонии, районных домов культуры, сельских клубов. Лучше дать “гастрольные” деньги коллективу, чтобы люди новые костюмы пошили, инструменты купили.

Вернусь к теме критики советской культуры. Культура была “заточена” и на идеологию. У нас сейчас есть украинская идеология? Кто-то понимает, какой она должна быть, чтобы объединить людей ради общей цели? Создается впечатление, что сейчас объединительным фактором могут быть только деньги. Но это абсурд. Деньги никогда не объединяют. Может быть, раньше и слишком плотно занимались идеологией. Не давали людям альтернативы. Ее отсутствие погубило целое государство. Но сейчас культуру лишили идеологии. А такое недопустимо.

Что не сделали? К сожалению, не построили городской Дом культуры. Затем был проект строительства кукольного театра на месте кинотеатра “Вишенка” по ул. 600-летия. Но старое здание снесли, а новое не построили. Сейчас планируется, что кукольникам отдадут Летний театр. Но это тоже абсурд. Место для отдыха там отличное, но чтобы реконструировать помещение, придется потратить гораздо больше средств, чем построить здание “с нуля”. Поясню. Театр кукол предусматривает наличие не только зрительного зала, но и специально отведенных для детей игровых зон, кафе, телевизоров, компьютеров. Ребенок должен попадать в знакомую для него атмосферу. Как дома. Я считаю, что в детях нужно воспитывать не вседозволенность, а “внутреннюю” свободу, которая необходима для его личностного развития. Детские учреждения могут сыграть ведущую роль в становлении личности. Знаете, я иногда оставляю в музее мольберт с красками на видном месте. Проходит мимо подросток и от любопытства посмотрит на мазки, на краски, а потом поинтересуется у специалистов деталями. Это же прекрасно. Так совершенно ненавязчиво можно развить у него любовь к искусству, живописи.

- Каждый музей хранит свои тайны, даже сравнительно молодой, как Художественный. Только у него они, скорее, курьезные… Вы же чуть с судом не судились.

- Никто с судом судиться не собирался. Хотя шутка такая ходила… Дело в том, что в 1987 году вышло решение правительства о создании Художественного музея, а 1 декабря он начал функционировать. Хотя функционировать - это громко сказано. На месте нынешнего музея находилось полуразваленное здание. Не было ни окон, ни дверей, ни пола, ни отопления. На первом этаже жило несколько семей, а наши фонды хранились в Краеведческом музее. Изначально предусматривалось, что музей будет иметь совершенно иной вид. Но в 1991-м я понимал, что первоначальным планам не суждено сбыться, поэтому и настоял на том, чтобы приспособить под музей те помещения, которые были. А параллельно мы делали музеи в Шаргороде, Ямполе, Гайсинском районе.

- Тем не менее, в период развала Союза музейные экспонаты должны были разместиться в бывшем здании горкома партии, где нынче располагается Апелляционный суд Винницкой области. Что помешало?

- В 1990-м я обратился к первому секретарю горкома Ивану Сороке с просьбой о помощи в поиске помещения. Он сказал, что горком вскоре переезжает, и здание по ул. Освобождения вполне можно приспособить под Художественный музей. Чтобы реализовать эту идею, он посоветовал пока в подвал здания “переселить” фонды. Это не подвал, а бомбоубежище. Чисто, сухо. Отличное место для хранения. Переехали и стали ждать новоселья…

Летом 1991 года Иван Иванович посоветовал для “ускорения процесса” передачи помещения обратиться к Раисе Максимовне Горбачевой, как заместителю всесоюзного фонда культуры. Она могла санкционировать положительное решение вопроса без проволочек. Я отправился с одним письмом сам, а второе вручил нашему депутату ВС Валентине Бабуле. Валентине Семеновне удалось передать обращение. Офис Раисы Горбачевой находился неподалеку от Красной площади. Когда приехал туда, мне сказали, что Раиса Максимовна в Кремле. Вскоре она перезвонила в приемную и сказала, что встретилась с нашим депутатом и вопрос решен. Михаил Сергеевич лично дал добро на передачу здания музею. Она спросила, удовлетворен ли я или хочу лично встретиться для беседы. Я поблагодарил, отказался от аудиенции, чая и угощений. Скорее уехал на вокзал, чтобы успеть на поезд. Утром следующего дня И. Сорока собрал бюро горкома и вопрос был решен.

- Так почему же в здании разместился Апелляционный суд, а не музей?

- Бюрократия присутствовала всегда. Вскоре мэром избрали Дмитрия Дворкиса, а в городе появилась другая проблема. Нужно было на время, пока в помещении по ул. Коммунистической (ныне Кропивницкого) делают ремонт, куда-то “пристроить” суд. Я и тогда прекрасно понимал, что не бывает ничего временного. Дмитрий Владимирович обещал, что временно, сейчас он не у власти, а суд остался.

Мне пришлось восстанавливать то помещение, в котором мы сейчас и находимся, а в 1998 году из подвала бывшего горкома мы забрали все свои фонды. Не будешь же “воевать” с судом за здание… Потом наши фонды еще несколько раз переезжали. Сейчас все наши ленины находятся в хранилище, расположенном в психиатрическом диспансере №2, что на Барском шоссе.

- И много в фондах музея “ильичей”?

- Полтора десятка памятников и бюстов. Когда-то первый секретарь обкома партии Нехаевский интересовался моим мнением относительно того, куда стоит перенести памятники Ленину из районов. Я сказал, что если партия отдает музею здание по Освобождения, вождей вполне можно выставить на аллее по улице за кинотеатром “Россия”. Сказал, что согласен ухаживать за ними. Сначала эта идея ему понравилась, но на следующий день он отказался. Мол, будет антипропаганда.

Время, когда управление культуры возглавлял Анатолий Левицкий, я бы тоже назвал ренессансом. Он направил к нам проектантов из Львова. За полтора года работы они практически создали отличный проект реконструкции нынешнего здания музея с достройкой.

- Что предусматривает этот проект и сколько средств нужно для его реализации?

- Согласно проекту помимо нынешних 700 кв. метров музея к нашим площадям должны добавиться еще 1300 квадратов. Это минимум для музея такого уровня. Проектом предусматривалось строительство со стороны ул. Соборной трехэтажного здания с мансардой, а также мансардного этажа над ныне существующим зданием.

Помещение музея хотя и расположено в историческом центре города, не является памятником архитектуры. У нас сохранился только подвал 18-го столетия. Дело в том, что в марте 1944 года на здание упала советская бомба, разрушив практически все, а отстраивали помещения в 1948-м. Часть из них сделали жилыми, остальные использовались трестами.

Что касается сроков и денег, то проект был готов 4 года назад. Мы ходатайствовали перед тогдашним губернатором Александром Домбровским о выделении 3 миллионов, чтобы начать реконструкцию. Если бы тогда ее начали, а потом каждый год выделялись бы еще средства, то в 2013-м музей располагал бы совершенно иной территорией.

Архитектурно внешний вид идеально вписывался бы в экстерьер Музейной площади. Наше здание было бы в стиле центра Кракова. Более того, мы планировали на месте афиш перекрыть площадь ограждением. Это позволило бы проводить концертные и прочие мероприятия.

- Что помешало реализации этой идеи?

- Вмешательство сегодняшнего руководства управления культуры. Мне нужно было до конца года утвердить проектную документацию, получить разрешения и приступить к сооружению фундамента. Но к тому времени средства были розданы на ремонты другим организациям. Они тоже в них нуждались, но все же нельзя было закрывать проект реконструкции художественного музея.

- Реанимировать работы можно?

- На сегодняшний день проект потерял “законность”. Несколько разработчиков уже не работают в проектном институте, остался лишь технический руководитель. В принципе, львовяне согласны завершить работу после получения за нее около 500 тысяч. Аналогичная ситуация и по другим инициативам. Винничина – родина всемирно известного художника Новакивского, а в Виннице даже нет улицы его имени. Музей художника не создают, поскольку нет единого мнения, каким его делать.

Точно такая же история с Натаном Альтманом. Когда-то я нашел дом на ул. Володарского, где жил художник. Показывал его Дворкису, предложил ему сделать музей им. Н. Альтмана. В 1993-м в городе была масса квартир, куда можно было переселить пять семей.

Честно говоря, в Художественном музее по творчеству земляка очень мало экспонатов, поэтому недавно я связался со вдовой Альтмана, которая живет в Санкт-Петербурге. Она пообещала, что в завещании учтет интересы нашего музея. Я подходил к мэру Владимиру Гройсману, пояснил, что нужно поехать в Питер. Тему взяли на заметку… Я в свою очередь начал собирать экспонаты по Иерусалимке в целом. Да, сейчас сложней найти помещение под музей, но я считаю, что, учитывая историю города и личность художника, его нужно создать, причем с рекреационной зоной. Как вы поняли, я очень скептически отношусь к доводам “нет денег”. Пусть нет всей суммы. И ладно. Любой проект можно реализовать за несколько лет, ежегодно выделяя часть суммы.

- Вы – сторонник развития музейной сферы даже в нынешних условиях, когда средняя зарплата того же работника музея едва достигает 1300 гривен. Может правильней не столько создавать новое, как сохранять то, что есть? Недавно начальник управления культуры Винницкой ОГА Мария Скрипник отметила, что в Художественном музее довольно большая текучка кадров, где за последнее время уволилось 40 сотрудников. Это объясняется скромными доходами музейщиков?

- Озвученное количество уволилось за три года. Причины разные. Три года назад за стенами музея родился заговор, в котором приняли участие и девять наших сотрудников. Заговор был направлен против меня. Я сохранил должность, и никого не увольнял. Более того, даже настаивал, чтобы некоторые “бунтари” остались работать. Вероятно, по этическим соображениям, они поступили иначе. Все эти люди трудоустроены.

Следующее. Сегодня ни один вуз не готовит музейных работников. Каждое учреждение занимается подготовкой кадров самостоятельно. Я всегда принимаю на работу человека с испытательным сроком в 1-2 месяца, за которые он сам решает, стоит ли ему здесь работать. Не все остаются. И это нормально.

Возьмем для примера должность музейного смотрителя. Да, была большая текучка… Все почему-то убеждены, что музейный смотритель – это бабушка, которая сидит на стульчике, смотрит как летают мухи и следит, чтобы никто не притрагивался к картинам. Это неправильное представление. У нас музейными смотрителями работают специалисты с высшим образованием, которые умеют ухаживать за картинами и многое другое. Наконец-то я сформировал такую группу работников, которой можно гордиться.

- Какой процент картин музея требует срочной реставрации?

- 30-40%. В этом году на реставрацию выделили 30 тысяч гривен. Восстановление портрета киевского воеводы Юзефа Потоцкого обойдется в 80 тысяч. В связи с этим я стараюсь договориться с реставраторами, чтобы они помогли бесплатно.

- Я знаю, что живопись – это Ваша слабость. Можете ехать по дороге, остановиться у обочины и разложить мольберт…

- Верно. Сегодня все подзабыли, что простые люди создавали тот экономический потенциал, которым мы пользуемся, хотя сами создатели теперь нищенствуют. А я их рисую. Еще хочу закончить тематические серии “Зарождение мира” - от Адама и Евы, а также трагедии голодомора. Для художественных пленеров отвожу выходные.

- Кроме живописи, на что тратите свободное время?

- Иногда даже ночью просыпаюсь, открываю карту звездного неба и вместе с ней путешествую – смотрю в бездонные дали... Но чаще читаю. По хозяйству жене практически не помогаю. Она мне не доверяет. Но когда удается, люблю путешествовать по земле. Я отдыхаю, сидя за рулем. Успеваю следить и за дорогой, и по сторонам смотреть...